RisenAngels

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » RisenAngels » Для общения без границ » Моя история


Моя история

Сообщений 1 страница 30 из 200

1

Oднажды один человек на улице мне предложил таблетки, я съел и потерял сознание. Очнулся я в классе заброшенной школы, весь измазанный в говне. Жопа болела и было очевидно, что меня в нее трахали. Я чудом отер говно с лица и тела об ленолеум в коридоре закрытой школы, часть своих вещей я нашел под лестницей на певром этаже, этого хватило что бы выйти на улицу, там я понял что не знаю где нахожусь и пошел искать метро. Но в место метро я нашел ментов, к которым на свою беду подошел узнать где я. На что они меня сначала избили и кинули в свой бобик, они долго не знали, куда меня везти, в лес или отделение, а потом бобик остановился и они вытащили меня на улицу, уже был вечер и смеркалось, я был в лесу в окружении трех оборотней в погонах, после чего самый жирный мент (похоже их старший) сказал: «Пора тебе понять, что государство любит тебя», и снял свои серые брюки, достав свой заскорузлый жезл, который явно побывал не на одном "задержании". Моя одежда, которую я так неожиданно нашел, к своему счастью пробыла со мной недолго, эти скоты сорвали её с меня и на этот раз просто порвали и сожгли, я видел как она догорает, когда этот толстый хряк, не снимая фуражку, насаживал меня, как повар насаживает кусок мяса на шампур, другие же смотрели на это и дрочили, было очень больно, от этого у меня закружилась голова и меня вырвало остатками кала со школьного пола, и это опять было зря... Это возбудило этих скотов так, что они стали пихать свои приборы в мой рот, девственный, как я думал раньше, я потерял сознание от боли тошноты. Очнулся я уже ночью, было холодно, и боль в заднем проходе не давала мне встать, я не чувствовал ног. Так я пролежал несколько часов, наблюдая, как вороны пожирали мою каловую блевотину, я думал тогда не о себе, а о боге, думал, попаду ли я теперь в рай после такого, что может быть хуже, кто я теперь человек или просто дырка для траханья. Опять жуткая боль в анусе, и я понял, что скоты, поглумившись, накончав мне в анал, заткнули его шишкой, я, крича, пробовал вытащить её, но это было выше моих сил, руки болели, а к анусу нельзя было прикоснуться. Так прошел еще один час, к моему счастью пошел небольшой дождик, который привел меня в чувства. Я присел на корточки и постарался выдавить шишку из своего анала мышцами прямой кишки, еще немного усилий, и шишка выскочила из меня, а за ней водопад спермы, я еще подумал, откуда столько, и опять упал без сознания. Очнулся я только к утру, умирая от голода. Я подумал, что пора выбираться. Я не знал, куда идти, но решил идти по следам от бобика, раздумывая, как далеко эти свиньи меня увезли. Лес дивен утром: пение птиц и слабый ветерок, обдувающий мое голое и изнеможенное тело, я чувствовал себя единым с природой, я думал, что люди такие скоты, но лес, он мой, мы с ним одно - тут я дома. По пути я нашел какие-то ягоды и даже яблоню, лес накормил меня и согрел, я почти полностью восстановился, попив воды из родника. «Вот она, настоящая жизнь», - думал я, и страшные мысли покинули меня НО... Через 500 метров я увидел!!! Да это был кабан, он бежал на меня, я только успел развернуться и дать деру, но, сделав два шага, я споткнулся о ветку и упал, я знал много о кабанах в лесу и понял - тварь сожрет меня, как желудь. Лучше умереть так, это судьба... Кабан уже был в двух метрах, но он не бежал, а тихо подходил, я притворился мертвым. Кабан подошел и стал обнюхивать меня, боже, он дышал мне прямо в уши, я был очень напуган и боялся пошевелиться, от него несло тухлятиной и какой то мерзостью, блевотиной и мочой, что-то вроде запаха кухонь в коммуналках. Но еще страшнее стало, когда эта тварь стала облизывать мой окровавленный анус своим шершавым языком. Что это тварь задумала?.. Но ответ пришел довольно быстро, я и не думал, что такое может случиться со мной, но, к счастью, мой анал уже онемел за последнее время, и, пока он делал свое дело, я даже не колыхнулся.... Я даже задремал, вспомнив свое детство у бабушки в деревне, я вспоминал как играл в прятки со своими друзьями, пока 250 килограммовый хряк насиловал меня посреди леса, и все животные и деревья смотрели на нас. Пусть смотрят, мне не жалко, мне уже все равно. Я очнулся уже днем, кабана не было, только лужа мочи и спермы подомной и во мне, я встал и, держась за ветки, побрел дальше. Лес больше не радовал меня, но, к счастью, больше я никого из животных не встречал. Да я-то, собственно, давно забыл, куда идти и как. Я молил бога и Иисуса послать мне помощь и знак. Но знака не было, и я просто заорал "АААААААаааааааааааа" и зарыдал. Я упал на землю и стал бить землю кулаками и посыпать голову травой и землей. Я так был увлечен этим, что не заметил, как кто-то схватил меня за плечо... "Успокойся, все в порядке ты в безопасности", - это был лесник, он успокоил меня и даже дал выпить немного из его фляги, - "пойдем, тебе нужно помыться и одеться, а потом мы решим, как тебе помочь". Я уже не верил, что все кончилось, я доверился ему, он вел меня к себе в домик. Бревенчатый массивный дом, в доме было просторно, уютно и тепло, я очень удивился, что у него есть душ и даже горячая вода, он сказал мне, "ты пока помойся, а я найду тебе одежду". Я мылся и понимал, что мир не без добрых людей. Когда я помылся, лесник предложил мне одежду, сказав "Извини, другой нет", это было короткое платье, даже не платье, а старая женская школьная форма, трусов он мне не дал, но были чулки, правда, без пояса. По глазам лесника я понял, что лучше это не обсуждать и одеть. Он сунул мне одежду и ушел. Я одел и сел в углу на табуретку, когда он вернулся, он очень обрадовался и сказал, "Не бойся, пойдем", он водил меня по дому и рассказывал о лесе и о природе, о том, как ему часто бывает одиноко, я стал проникаться дружбой к нему, он не пытался овладеть мной, только разговаривал, изредка поглядывая на чулки на моих ногах. Мы поужинали мясом и картошкой с грибами, он был очень вежлив и постоянно говорил, чтобы я ел, так как мне нужно восстановить силы. Я ел, уже не слыша его, голод был жуткий. Когда я поел, он сказал чтобы я "шла" мыть посуду, я не ответил на это, а молча собрал тарелки и понес на кухню мыть, он был сзади и смотрел на меня, ему явно нравилось, как короткая юбка школьной формы время от времени оголяла мои промежности. Я не знаю, о чем он думал, но он не смел до меня дотронуться. После мы сели на диван и долго молчали, пока он не сказал, что пора спать, я приготовился, он ушел и вернулся через минуту с ошейником из кожи, как для овчарок, лесник не говорил, он просто одел его на меня и на поводке отвел в подвал, где пристегнул, я уснул. Утром он разбудил меня, точнее я проснулся, когда он изучал мой анал, когда он понял, что я проснулся, он сказал "С ним все в порядке, я думаю тебе уже можно, только немного смажем, и к вечеру ты будешь готов", - он помазал чем-то холодным и вывел меня из подвала. И тут я понял, что это моя судьба, я больше не думал ни о чем другом, кроме как угодить этому доброму человеку, так и прошли три года, он часто трахал меня и даже снимал видео, часто из города к нему приезжали гости, и некоторым он давал меня, бывало, что за ночь человек десять побывало в каждой дырочке моего тела. Пару раз он просил сделать это мне с каким-нибудь животным из леса и даже предлагал выбор, я ценил это и делал все, чтобы он оставался доволен. Через какое-то время мне даже это понравилось, я всегда был сыт и море любви, которое подарил мне лес и лесник, я не забуду никогда. Лесник звал меня белочка (наверно от того, что я блондин), я был рад, что бог дал мне такую счастливую судьбу.
Друзья, как же ошибался! Это была псевдоутопия. Я решил было уже, что нашел свой дом, нашел свое скромное счастье, но в одно мгновение все рухнуло... Лесник никогда не любил меня, иначе он бы никогда не сделал со мной такое ... Однажды он уехал из хозяйства, сказал, что по делам. Не знаю, где и с кем он был, но вернулся он через три дня в совершенно невменяемом от пьянства состоянии. Уже когда он вошел в дверь, я хотел, как всегда, броситься ему в объятья, но на пол-пути остановился, увидев в его глазах нечто страшное. Это был не он, а какое-то больное, садистское уродливое в душе животное. Подойдя ко мне, он ударил меня ногой по лицу, я отбежал в угол, смотря на его дальнейшие действия. Он поднял упавший стул, сел и посмотрел на меня жалеющим взлядом. Наступило странное затишье, которое появляется в моменты перед самым страшным. Тут он горьким голосом проговорил - "Тебя ищут". Но вместо радости я почувствовал страх, страх того, что может так случиться, что мой лесник больше не сможет трахать меня. Он повернул меня анусом в стенку и начал долбать сильнее обычного, при этом крича всякие гадости, вроде "ШЛЮХА, БЛЯДЬ, СУКА". Мне это начало нравиться и я начал подмахивать. Все было ничего, даже лучше обычного... Но тут он взял мою руку и одним сильным ударом отрубил мне мизинец. Боль была невыносимая, но он продолжал трахать. Я смотрел на кровь текущую от остатка пальца. БАХ! На другой руке тоже, я посмотрел на лесника и с ужасом спросил "Что ты делаешь?!", тот подобрал мой мизинец и запихнул мне в горло, стало противно и в то же время очень странно. Так он меня трахал еще минут двадцать, пока я не потерял сознание. Проснулся я в больнице, мутным вглядом обвел комнату: банальная совковая больница, грязные стены, белье. Вдруг я увидел, что мои руки забинтованы, я не чувствовал мизинцев. Меня охватил ужас, я понял, что я потерял части своего тела, которое служило мне много лет. Вдруг дверь открылась, и вошел, кто бы вы думали? Тот самый лесник. Он подошел ко мне и сказал: "Извини, я не хотел причинить тебе вреда". Я посмотрел на него таким взглядом, который сочетал замешательство и ярость: "Пошел вон отсюда", - прошипел я. Он посмотрел на меня удивленным видом. "ПОШЕЛ ВОН!" - проорал я громче. Лесник достал из глубин своей куртки нож. Пришел мой черед смотреть с удивлением. Тут в комнату ворвалась толстая медсестра, она закричала, увидев нож, взяла вазу от цветов и ударила лесника. Это его не оглушило, и он с яростью бросился на нее. Он разрезал ее по всей площади ее живота, а она смотрела на это все и орала от боли, но никто не приходил. Потом он выколол ей глаза и заставил съесть. Мне стало так противно на это смотреть, что я хотел сам повторить эту процедуру с глазами. Когда он закончил с медсестрой, он повернулся ко мне своим окровавленным лицом. Приставив нож к моему горлу, он заставил меня встать с больничной койки и пнул к телу медсестры. Я упал на колени прямо перед ее растерзанным брюхом. Тяжело дыша, я смотрел на лужу жирной темной крови, расползающейся под ее грузным телом. Донесся запах фекалий, просачивающийся через раны в кишках и из-под самой медсестры, кишечник которой частично опорожнился. В этот момент я почувствовал, как лесник поднимает ту часть больничного одеяния, что прикрывает мой зад. Я дернулся, но лесник пинком тяжелой ноги, обутой в кирзовый сапог, убедил меня не двигаться. Я почувствовал, как лезвие ножа медленно входит в мой анус. Мой бывший хозяин вставлял его осторожно, видимо не хотел меня поранить. Очень медленно он засунул нож в меня, а потом также медленно вынул. Я весь дрожал, понимая, что он может разрезать мне кишку одним неверным движением. Но я ошибся. В следующее мгновение лесник с силой всадил нож мне в зад, и я почувствовал острую боль. Лесник стал трахать меня ножом, нанося все новые и новые порезы. Я чувствовал, как кровь стекает по моим бедрам. Взгляд мой снова упал на тело медсестры. Обезумевший от боли, я расстегнул ее халат, задрал юбку и, стянув трусы, стал лизать ее мертвую пизду. Чувствуя невыносимую боль, я продолжал остервенело вылизывать старый растянутый клитор. Лесник прекратил трахать меня ножом, немного посмотрел, как я вылизываю гениталии трупу, а потом снял штаны. Когда он всадил в меня свой член, я почувствовал, как кусочки моей плоти внутри жопы отрываются. От боли, я впился в пизду зубами с такой силой, что когда лесник повел член наружу, я машинально потянулся следом и откусил пизду. Лесник продолжил меня трахать, а я жевал откушенную пизду мертвой медсестры, давясь ею и слезами. Когда я проглотил пережеванную пизду, лесник кончил, и я упал на пол, чувствуя, как из ануса стекает каша из обрывков плоти, спермы и крови. Лесник перевернул меня на спину и поднял нож. "Прости", - сказал он, "я тебя очень люблю, Белочка, но ты не оставила мне выбора". С этими словами лесник начал кастрировать меня. Медленно отрезав мой член, он засунул его мне в кровавое месиво, некогда бывшее моей жопой. Потом он отрезал мошонку и засунул мне ее в рот. Заткнув одной рукой мне рот, а другой нос, он смотрел прямо мне в глаза. Я стал задыхаться, мне ничего не оставалось, кроме как проглотить собственные яйца. Видимо у меня наступил болевой шок, потому что боль я уже почти не чувствовал. Пространство вокруг стало расплываться - сказалась потеря крови. Своим ножом лесник отрезал мне нос и бросил его в угол палаты. Затем он отрезал мне уши, и я перестал слышать. Затем он открыл пальцами мне рот и вырезал язык. Отложив нож, он стал наносить мне мощные удары прямо по рту - я чувствовал, как вылетают мои зубы. Когда зубов почти не осталось, он снова взял нож и выколол мне глаза. Я потерял сознание. Сейчас я не знаю, где нахожусь. Я не могу двигаться, ничего не слышу и не вижу, не могу общаться. На своей шее я чувствую ошейник с приделанной к нему цепью. И иногда меня трахают в жопу или пихают в мой беззубый рот член, вкус которого я даже не могу почувствовать. И всякий раз, когда это происходит - я счастлив.

0

2

Фарш детектед.

0

3

Ахахах вот оно, твоё истинное лицо, а ты так хорошо притворялся...

0

4

у когото кто написал это хуёвая психика, таких нужно в дурку сразу

0

5

не смешной твинк ;(

0

6

Oднажды один человек на улице мне предложил таблетки, я съел

а начиналось все так хорошо...

0

7

пездец,вы совсем ебанулись.....

0

8

Ахахах вот оно, твоё истинное лицо, а ты так хорошо притворялся...

Ты реально думал, что в это кто-то поверит и посмеется, когда делал эту тему? Какой же ты ущербный.

0

9

А вот моя история:

Кирюха шел вприпрыжку рядом со мной, задавая свои бесконечные вопросы. Кто сильнее, Человек-паук или Бэтмен? Почему тигры в полоску, а гепарды в пятнышки? Если самолет сильно разгонится, то за сколько он долетит до Луны? Его маленькая ладошка доверчиво согревала мою пятерню. Он был рад, что папа забрал его из детсада не позже всех. Рад просто идти со мной рядом домой, где я сварю ему покупных пельменей, искупаю и уложу спать. Может быть, перед сном мы вместе посмотрим «Бесконечную историю», уже, наверное, в сотый раз.
- Папа, а нас сегодня спрашивали, у кого мамы где работают. Меня спросила Зинаида Андреевна, а я не знаю. А, пап? Мама наша когда приедет?
Я познакомился с ней на улице. Был сильный летний ливень, а она шла босиком по лужам, промокнув до нитки, и улыбалась. Было в её улыбке что-то такое, необъяснимое. Какая-то лукавая чертовщинка, притаившаяся в уголках мокрых губ. Хотелось впиться в эти губы хмельным поцелуем, прямо здесь, под дождем, на сыром асфальте, покрытом отяжелевшими от дождя комьями тополиного пуха. Я догнал её,… а дальше нас закружило и понесло.
Мы поженились. Все было как у всех. С кольцами и куклами на «Волгах». С теткой в ленте РСФСР через плечо. С маршем Мендельсона на раздолбанной ионике. С пьяными краснолицыми гостями, кричащими: «Горько! Горько! Горько!» Нам было плевать на всё это. Дань традиции не более, для родителей родственников и друзей. Надо так надо. Мы любили друг друга, и это было главное.
Потом родился Кирюшка, и я стоял с цветами под окнами роддома, а она, уставшая, измотанная, но счастливая, показывала мне в окно маленький сверток с розовым личиком. В уголках её губ по-прежнему прятались лукавые чертовщинки. Точно такие же, как и три года назад.
Не смотря на бессонные ночи и вечную нехватку денег, мы были счастливы. Ведь у нас была любовь, а всё остальное было неважным. Кирюха подрос и пошел в садик, а мы не переставали любить друг друга. Словно встретились только вчера. На мокром асфальте, под летним ливнем, среди комочков тополиного пуха.
Как-то я зашел домой не вовремя. Забыл отчет, пришлось за ним вернуться. Я открыл дверь своим ключом, не желая беспокоить её, и почти сразу наткнулся на чужие ботинки в прихожей. Я тихонько подошел к нашей спальне и заглянул в приоткрытую дверь.
Она лежала, широко раздвинув ноги и тихо постанывая, а её ебал какой-то мужик. Я осторожно прикрыл дверь, также осторожно забрал отчет и вышел. Вечером она встречала меня с работы. Милой, любящей женой. Меня ждал вкусный и горячий ужин. Все было как всегда. Только я её больше не любил.
Примерно через пару месяцев, мы поехали на дачу. Вернулся с дачи я один. Она осталась там, в подвале. Который я специально приготовил для неё. Я подсыпал ей снотворное в вино, а после, когда она уснула раздел, и посадил её на цепь в бетонированном полутемном помещении. Раз в три дня я приезжал к ней, чтобы бросить объедков в корыто, из которого она теперь ела. Иногда, я привозил для неё бомжей, бомжи ебали её, а я смотрел на их грязные и вонючие, совокупляющиеся тела. Она периодически пишет письма под мою диктовку, что у неё все хорошо в затяжной служебной командировке. Я читаю эти письма Кирюхе, а он хранит их в коробке из под конфет.
Сначала я хотел убить её, но потом понял, что делать этого не следует. Мы ведь не убиваем животных, за то, что они спариваются друг с другом. Мы не обращаем на них внимания, а тем, кто немного ближе нам – мы просто позволяем жить рядом.
Наверное, ей хорошо жить такой жизнью, она ведь так хотела этого. Жить и спариваться. Она разучилась любить, значит, она разучилась быть человеком. Она животное, поэтому должна жить как животное, только и всего. Из уголков её губ исчезли лукавые чертовщинки. Её сальные и немытые волосы неопрятными лохмами свисают на её грязное тело. Она постепенно утрачивает человеческий облик. Ползает на коленках, подвывает. Радостно облизывает мои ноги, в надежде получить вкусную подачку. Даже бомжи теперь брезгуют ею. Теперь я вижу, что происходит с человеком, сердце которого покидает любовь. Он действительно становится животным…
- Пап, ну ты чего молчишь? Я тебя спрашиваю, спрашиваю, а ты молчишь. Мама наша когда приедет? – Кирюха обиженно засопел.
Я стряхнул с себя оцепенение, инстинктивно сжал ладошку сына, будто боясь его потерять, и ответил:
- Не знаю сынок, наверное, очень нескоро.

0

10

мне кажется так написать может ток фарш! блин я рад что этот форум еще не угас!

0

11

фарш педех

0

12

мне кажется так написать может ток фарш!

+1 Леш. Ждем настоящего Алекса, интересно читать его стеб над Фаршем. Что характерно, до последнего, кажется, совершенно не доходит, насколько жестко он сам овнится об Алекса  :fool:.

Могу попробовать предсказать будущее Фарша. Спустя 20 лет он все же заведет жену, м.б. даже появится маленький сынишка. И в один прекрасный день между ними состоится разговор:

Сын: Папа, а правда что люди, которые на форумах сидят 24/7, тупеют?
Фарш: Гыыыыыыы, сына, L-o-L!!1!
:crazy:

Отредактировано Sethian (2009-06-22 09:03:36)

0

13

:D

0

14

помнится под Лося кто то так же подделывался.
По теме - много букф ниасилил.

0

15

Могу попробовать предсказать будущее Фарша. Спустя 20 лет он все же заведет жену

на всех не хватает и в начинку добавляют ХУЙ (с)

0

16

почитал через строчку....чет какая то хуета
фарш долбоеб и хуй рассказал тут вою фантазию видать.

0

17

Не знаю какой гавноед это писал,  но после 2-3 абзацов чуть не вырвало :(

0

18

блеванул...
думаю тут даже дурка уже не спасет...

0

19

Даже не читал, на таких форумах подобные истории не пользуются популярностью и бред постить нинада(

0

20

прочитал 1ое предложение и понел что хуета :pooh!:

0

21

копи паст от фарша сам он столько не напишет

0

22

ОГОСПАДЕ!ФОРУМ ЖИВ!

0

23

копи паст

Ну конечно не он сам это придумал, можно при желании первые слова в тексте в яндекс вбить и стопудово найти)

0

24

Лет двадцать тому назад, когда в громадной нашей семье вспыхнула
эпидемия свинки, мою младшую сестренку Фрэнни вместе с колясочкой
перенесли однажды вечером в комнату, где я жил со страшим братом Симором и
где предположительно микробы не водились. Мне было пятнадцать, Симору -
семнадцать.
Часа в два ночи я проснулся от плача нашей новой жилицы. Минуту я
лежал, прислушиваясь к крику, но соблюдая полный нейтралитет, а потом
услыхал - вернее, почувствовал, что рядом на кровати зашевелился Симор. В
то время на ночном столике между нашими кроватями лежал электрический
фонарик - на всякий пожарный случай, хотя, насколько мне помнится, никаких
таких случаев не бывало. Симор щелкнул фонариком и встал.
- Мама сказала - бутылочка на плите, - объяснил я ему.
- А я только недавно е кормил, - сказал Симор, - она сыта.
В темноте он подошел к стеллажу с книгами и медленно стал шарить
лучом фонарика по полкам.
Я сел.
- Что ты там делаешь? - спросил я.
- Подумал, может, почитать ей что-нибудь, - сказал Симор и снял с
полки книгу.
- Слушай, балда, ей же всего десять месяцев! - сказал я.
-Знаю, - сказал Симор, - но уши-то у них есть. Они все слышат.
В ту ночь при свете фонарика Симор прочел Фрэнни свой любимый рассказ
- то была даосская легенда. И до сих пор Фрэнни клянется, будто помнит,
как Симор ей читал:
"Князь Му. повелитель Цзинь, сказал Бо Лэ: "Ты обременен годами.
Может ли кто-нибудь и твоей семьи служить мне и выбирать лошадей вместо
тебя?" Бо Лэ отвечал: "Хорошую лошадь можно узнать по ее виду и движениям.
Но несравненный скакун - тот, что не касается праха и не оставляет следа,
- это нечто таинственное и неуловимое неосязаемое, как утренний туман.
Таланты моих сыновей не достигают высшей ступени: они могут отличить
хорошую лошадь, посмотрев на нее, но узнать несравненного скакуна они не
могут. Однако есть у меня друг, по имени Цзю Фангао, торговец хворостом и
овощами, - он не хуже меня знает толк в лошадях. Призови его к себе".
Князь так и сделал. Вскоре он послал Цзю Фангао на поиски коня.
Спустя три месяца тот вернулся и доложил, что лошадь найдена. "Она теперь
в Шаю", - добавил он. "А какая это лошадь?" - спросил князь. "Гнедая
кобыла", - был ответ. Но когда послали за лошадью, оказалось, что черный,
как ворон, жеребец.
Князь в неудовольствии вызвал к себе Бо Лэ.
- Друг твой, которому я поручил найти коня, совсем осрамился. Он не в
силах отличить жеребца от кобылы! Что он понимает в лошадях, если даже
масть назвать не сумел?
Бо Лэ вздохнул с глубоким облегчением:
- Неужели он и вправду достиг этого? - воскликнул он. - Тогда он
стоит десяти тысяч таких, как я. Я не осмелюсь сравнить себя с ним, Ибо
Гао проникает в строение духа. Постигая сущность, он забывает
несущественные черты; прозревая внутренние достоинства, он теряет
представление о внешнем. Он умеет видеть то, что нужно видеть, и не
замечать ненужного. Он смотрит туда, куда следует смотреть, и пренебрегает
тем, что смотреть не стоит. Мудрость Гао столь велика, что он мог бы
судить и о более важных вещах, чем достоинства лошадей.
И когда привели коня, оказалось, что он поистине не имеет себе
равных".
Я привел этот отрывок не только потому, что я всегда неизменно и
настойчиво рекомендую родителям и старшим братьям десятимесячных младенцев
чтение хорошей прозы как успокоительное средство, но и по совершенно
другой причине. Сейчас вы прочтете рассказ об одной свадьбе, которая
состоялась в 1942 году. По моему мнению, это вполне законченный рассказ -
в нем есть свое начало, свой конец и даже предчувствие смерти. Так как мне
известны дальнейшие факты, считаю себя обязанным сообщить, что сейчас, в
1955 году, жениха уже нет в живых. Он покончил с собой в 1948 году, когда
отдыхал с женой во Флориде... Но главным образом мне хочется сказать вот
что: с тех пор как жених навсегда сошел со сцены, я не нахожу ни одного
человека, которому я мог бы вместо него доверить поиски скакуна

* * *

В мае 1942 года мы все семеро - потомство Леса и Бесси (урожденной
Галлахер) Гласс, бывших комических актеров странствующей труппы, - были,
говоря пышным слогом, разбросаны во все концы Соединенных Штатов.
Например, я, второй по старшинству, лежал в военном госпитале в
Форт-Беннинге, штат Джорджия, с плевритом - памяткой трехмесячного
обучения пехотной премудрости. Близнецы Уолт и Уэйкер разлучились еще год
назад. Уэйкера посадили в лагерь отказчиков в Мэриленде, а Уолт воевал на
Тихом океане или направлялся туда с частями полевой артиллерии. (Мы
никогда точно не знали, где находится Уолт. Писать письма он не любил, а
после его смерти мы очень мало, почти что ничего о нем не узнали. Он погиб
по нелепейшей случайности в Японии в 1945 году.)
Моя старшая сестра Бу-Бу (хронологически она приходится между мной и
близнецами) служила мичманом в женских морских вспомогательных частях на
военноморской базе в Бруклине. Всю весну и лето того года сестра прожила в
маленькой нью-йоркской квартирке, которая все еще числилась за мной и
Симором после призыва в армию. Двое младших ребят, Зуи (мальчик) и Фрэнни
(девочка), жили с нашими родителями в ЛосАндежелесе, где отец выискивал
талантливых актеров для киностудии. Зуи было тринадцать, а Фрэнни -
восемь. Каждую неделю они оба выступали по радио в детской передаче
вопросов и ответов под типичными для американского радио иронических
названием "Умный ребенок". Пожалуй, здесь надо сказать, что почти все
время - вернее, года в год - все дети нашей семьи выступали в качестве
платных "гостей" в программе "Умный ребенок". Мы с Симором выступали
первыми - в 1927 году, когда ему было десять, а мне - восемь, и "вещали"
мы из гостиной старого отеля "Маррихилл". Мы все семеро, начиная с Симора
и кончая Фрэнни,выступали под псевдонимами. Может быть, это покажется в
высшей степени противоречивым: ведь мы как-никак дети эстрадных актеров,
людей ни в коей мере не пренебрегающих рекламой, но моя мать однажды
прочла в журнале статью о том, какой крест вынуждены нести маленькие
профессионалы, как они изолированы от обыкновенных детей, чье общество,
очевидно, весьма для них полезно, - и она с железной непоколебимостью
поставила на своем и ни разу, ни одного-единственного разу не отступила.
(Здесь совсем не место разбираться, нужно ли объявить вне закона всех или
большинство детей-"профессионалов", окружить их жалостью или без всяких
сантиментов просто изничтожить как нарушителей общественного спокойствия,
Замечу только что наш общий заработок в программе "Умный ребенок" дал
шестерым из нас возможность окончить колледж, да и седьмой учится на те же
средства.)
Наш старший брат Симор - а о нем главным образом здесь и пойдет речь
- служил капралом в войсках, которые тогда, в 19423 году, еще назывались
военновоздушные силы. Жил он на базе бомбардировщиков Б-17 в Калифорнии -
насколько мне известно, он исполнял обязанности ротного писаря. Добавлю
мимоходом, хотя это и важно, что из всех нас он меньше всего любил писать
письма. Кажется, за всю жизнь он мне не написал и пяти писем.
В то утро, двадцать второго, а может быть двадцать третьего мая (наша
семья никогда не ставила число на письмах), а мне положили в ноги на койку
военного госпиталя в Форт-Беннинге, письмо от моей сестры БуБу - в то
время мне стягивали диафрагму липким пластырем (это мероприятие медики
обычно проделывают над больными плевритом - по-видимому, для того, чтобы
они не рассыпались на кусочки от кашля). Когда прекратили это мучение, я
прочел письмо Бу-Бу, Оно сохранилось, и я привожу его дословно:

Милый Бадди!
Собираюсь в дорогу и страшно тороплюсь, поэтому пишу тебе кратко, но
внушительно. Адмирал Щипозад решил, что ему для победы над врагами
необходимо уехать к черту на рога в неизвестном направлении и взять с
собой свою секретаршу (если я буду вести себя хорошо). Я страшно
расстроена. Не говоря уже о Симоре, придется мерзнуть в палатках, выносить
глупые приставания наших доблестных бойцов и травить на самолете в эти
гнусные бумажные мешки. Но главное вот что: Симор женится - понимаешь, ж е
н и т с я! - так что, прошу тебя, отнесись к этому внимательно.Я приехать
не могу. Уезжаю неизвестно на сколько, от полутора до двух месяцев.
Невесту я видела. По-моему, она пустое место но хороша собой необычайно.
Конечно, я не знаю, такое ли она ничтожество, как мне показалось. Она и
двух слов не сказала в тот вечер. Сидит, улыбается, курит, так что, может
быть, я к ней несправедлива. Об их романе ничего не знаю, кажется, они
познакомились прошлой зимой, когда часть Симора была расквартирована в
Монмауте. Но мамаша и нее - дальше ехать некуда: ковыряется во всех
искусствах и дважды в неделю ходит к известному психоаналитику, ученику
Юнга; в тот вечер, когда мы познакомились, она два раза спросила меня,
подвергалась ли я психоанализу. Сказала, что ей хотелось бы, чтобы Симор
был больше похож на других людей. Но тут же заявила, что он всетаки ей
ужасно нравится и так далее и тому подобное и что она благоговейно слушала
его все годы, когда он выступал по радио. Вот все что я о них знаю, но
самое главное - тебе непременно надо быть на свадьбе. Я тебе никогда не
прощу, если не поедешь, честное слово! Маме и папе приехать с побережья
никак нельзя. Кроме всего, у Фрэнни корь. Кстати, слыхал ли ты ее по радио
на прошлой неделе? Она долго и красиво рассказывала, как она в четыре с
половиной года летала по своей квартире, когда никого не было дома.Новый
комментатор куда хуже Гранта, пожалуй, он даже хуже тогдашнего Салливена,
если только можно быть хуже. Он сказал, что ей, наверное, п р и с н и л о
с ь, как она летала. Но наша кроха с ангельским терпением стояла на своем.
Она сказала - нет, она з н а е т точно, что умеет летать, потому что,
когда она спускалась, пальцы у нее всегда были в пыли от электрических
лампочек. Ужасно хочу ее видеть. И тебя тоже. Во всяком случае, на свадьбу
ты должен попасть н е п р е м е н н о. Дезертируй, если надо, только
поезжай очень тебя прошу. Свадьба в три часа, четвертого июня. Очень
светская и современная, на квартире у ее бабушки, на Шестьдесят третьей
улице. Венчает их какой-то судья. Номера дома не помню, но это через два
дома от той квартиры, где Карл и Эми утопали в роскоши и богатстве. Уолту
дам телеграмму, но, кажется, его транспорт уже ушел. Пожалуйста, поезжай
туда, Бадди! Он похож на заморенного котенка, лицо восторженное, говорить
с ним немыслимо. Может быть, все обойдется, но я ненавижу сорок второй год
и. должно быть, буду из принципа ненавидеть до самой смерти. Целую тебя
крепко, увидимся, когда вернусь.
Бу-Бу"

Дня через три после получения письма меня выписали из госпиталя,
выдав, так сказать на поруки трем метрам липкого пластыря, обхватившего
мои ребра. Потом началась напряженнейшая недельная кампания - надо было
получить отпуск на свадьбу. Наконец я добился своего путем настойчивого
заискивания перед командиром роты, человеком по его собственному
определению, книжным, чей любимый писатель, к счастью, оказался и моим
любимцем: это был некий Л. Меннинг Вайнс. Нет, кажется, Хайндс. Но,
несмотря на столь прочные духовные узы, связывавшие нас, я добился всего
лишь трехдневного отпуска, то есть в лучшем случае времени хватало только
на то, чтобы доехать поездом до Нью-Йорка, побыть на свадьбе, наспех гдето
пообедать и вернуться в Джорджию в поту и в мыле.
В "сидячих" вагонах поездов сорок второго года вентиляция, насколько
помнится, была чисто условная, все было битком набито военной охраной,
пахло апельсиновым соком, молоком и скверным виски. Всю ночь я прокашлял,
сидя над комиксом, который кто-то дал мне почитать из жалости. Когда поезд
подошел к Нью-Йорку в десять минут третьего, в день свадьбы, я был весь
искашлявшийся, измученный, потный и мятый, кожа под липким пластырем
зверски зудела. Жара в Нью-Йорке стояла неописуемая. Зайти на квартиру
было некогда, и свой багаж, состоявший из весьма неприглядного
парусинового саквояжика на "молнии", я оставил в стальном шкафчике на
Пенсильванском вокзале. И как нарочно, в ту минуту, как я брел мимо
магазинов готового платья, ища такси, младший лейтенант службы связи,
которому я, очевидно, забыл отдать честь, переходя Седьмую авеню, вдруг
вынул самописку и под любопытными взглядами кучки прохожих записал мою
фамилию, номер части и адрес.
В такси я совсем размяк. Водителю я дал указание довезти меня хотя бы
до дома, где когда-то "утопали в роскоши" Карл и Эмит. Но когда мы доехали
до этого квартала, все оказалось очень просто. Надо было только идти вслед
за толпой. Там был даже полотняный балдахин. Через несколько минут я вошел
в огромнейший старый каменный дом, где меня встретила очень красивая дама
с бледно-лиловыми волосами, которая спросила, чей я знакомый - жениха или
невесты. Я сказал - жениха.
- О-о, - сказала она, - знаете, тут у нас все переме-
шалось. - Она засмеялась слишком громко и указала на
складной стул - последний свободный стул в огромной,
переполненной до отказа гостиной.
В моей памяти за тринадцать лет произошло полное затмение -
подробностей, касающихся этой комнаты, я не помню. Кроме того, что она
была битком набита и что было невыносимо жарко, я припоминаю только две
детали: орган играл прямо за моей спиной, а женщина, сидевшая справа,
обернулась ко мне и восторженным театральным шепотом сказала: "Я Э л е н С
и л с б е р н!" По расположению наших мест я понял, что это не мать
невесты, но на всякий случай я заулыбался, и закивал изо всех сил, и уже
собрался было представиться ей, но она церемонно приложила палец к гулам и
мы оба посмотрели вперед. Было приблизительно три часа. Я закрыл глаза и
стал несколько настороженно ждать, пока органист не перестанет играть
разные разности и не загремит свадебным маршем из "Лоэнгрина".
Я очень ясно представляю себе, как прошел следующий час с четвертью,
кроме того важного факта, что марш из "Лоэнгрина" так и не загремел.
Помню, что какие-то незнакомые люли то и дело оборачивались отовсюду,
чтобы взглянуть исподтишка, кто это так кашляет. Помню, что женщина справа
еще раз заговорила со мной тем же несколько приподнятым шепотом.
- Очевидно, какая-то задержка, - сказала она. - Вы когда-нибудь
видели судью Ренкера? У него лицо с в я т о г о!
Помню, как органная музыка неожиданно и даже в каком-то отчаянии
вдруг перешла с Баха на раннего Роджерса и Харта. Но главным образом я как
бы сочувственно стоял над собственной больничной койкой, жалея себя за то,
что приходилось подавлять припадки кашля. Все время, пока я сидел в этой
гостиной, изредка мелькала трусливая мысль, что, несмотря на корсет из
липкого пластыря, у меня хлынет горлом кровь или вот-вот лопнет ребро.

* * *

В двадцать минут пятого, или, грубо говоря через двадцать минут после
того, как последняя надежда исчезла, невенчанная невеста, опустив голову
неверным шагом под двусторонним конвоем родителей проследовала вниз
подлинной каменной лестнице на улицу. Там, словно передавая с рук на руки,
ее наконец поместили в первую из лакированных черных машин, ожидавших
двойными рядами у тротуара. Момент был чрезвычайно живописный - настоящая
иллюстрация из журнала, - и, как полагается на таких иллюстрациях, в нее
попало положенное число свидетелей: свадебные гости ( в том числе и я),
хотя и пытаясь соблюдать приличия, уже стали толпами высыпать из дому и
жадно, чтобы не сказать, выпучив глаза, уставились на невесту. И если
что-то хоть немного смягчило картину, то благодарить за это надо было
погоду. Июньское солнце палило и жгло с беспощадностью тысячи фотовспышек,
так что лицо невесты, в полуобмороке спускавшейся с каменной лестницы,
плыло в каком-то мареве, а это было весьма кстати.
Когда свадебный экипаж, так сказать, физически исчез со сцены,
выжидательное напряжение на тротуаре - особенно под самым полотняным
балдахином, где околачивался и я, - превратилось в обычную толчею, и если
бы этот дом был церковью, а день - воскресеньем, можно было подумать, что
просто прихожане, толпясь, расходятся после службы. Внезапно с
подчеркнутой настойчивостью стали передавать якобы от имени невестиного
дяди Эла, что машины поступают в р а с п о р я ж е н и е гостей, даже если
прием не состоится и планы изменятся. Судя по реакции окружавших меня
людей, это было принято как "beau geste". Но при этом было сказано, что
машины поступят "в распоряжение" только после того, как внушительный отряд
весьма почтенных людей, называемых "ближайшие родственники невесты", будет
вполне обеспечен всем транспортом, который окажется необходим, чтобы и они
могли сойти со сцены. И после несколько непонятной, как мне показалось,
толкотни (во время которой меня зажали как в тиски и приковали к месту)
вдруг действительно начался исход "ближайших родственников": они
размещались по шесть-семь человек в машине, хотя иногда садились и по трое
и по четверо. Зависело это, как я понял, от возраста, поседения и ширины
бедер первого, кто садился в машину.
Вдруг по чьему-то указанию, брошенному вскользь, но весьма четко, я
очутился у обочины, около балдахина, и стал подсаживать гостей в машины.
Не мешало бы поразмыслить, почему на эту ответственную должность
выбрали именно меня. Насколько я понял, неизвестный пожилой деятель,
распорядившийся мною таким образом, не имел ни малейшего понятия о том,
что я брат жениха. Поэтому логика подсказывает, что выбрали меня по
другим, гораздо менее лирическим причинам. Шел сорок второй год. Мне было
двадцать три года, я только что попал в армию. Убежден, что лишь мой
возраст, военная форма и тускло-защитная аура несомненной услужливости,
исходившая от меня, рассеяли все сомнения в моей полной пригодности для
роли швейцара.
Но я был не только двадцатитрехлетним юнцом, но и сильно отстал для
своих лет. Помню, что, подсаживая людей в машины, ч не проявлял даже самой
элементарной ловкости. Напротив, я проделывал это с какой-то притворной
школьнической старательностью, создавая видимость выполнения важного
долга. Честно говоря, я уже через несколько минут отлично понял, что
приходится иметь дело с поколением гораздо более старшим, хорошо упитанным
и низкорослым, и моя роль поддерживателя под локоток и закрывателя дверей
свелась к чисто показным проявлениям дутой мощи. Я вел себя как
исключительно светский, полный обаяния юных великан, одержимый кашлем.
Но страшная духота, мягко говоря, угнетала меня, и никакая награда за
мои старания не маячила впереди. И хотя толпа "ближайших родственников"
едва только начинала редеть, я вдруг втиснулся в одну из свежезагруженных
машин, уже трогавшуюся со стоянки. При этом я с громким стуком (как видно,
в наказание) ударился головой о крышу. Среди пассажиров машины оказалась
та самая шептунья, Элен Силсберн, которая тут же стала выражать мне свое
неограниченное сочувствие. Грохот удара, очевидно, разнесся по всей
машине. Но в двадцать три года я принадлежал к тому сорту молодых людей,
которые, претерпев на людях увечье, кроме разбитого черепа, издают лишь
глухой, нечеловеческий смешок.
Машина пошла на запад и словно въехала прямо в раскаленную печь
предзакатного неба. Так она проехала два квартала, до Мэдисон-авеню, и
резко повернула на север. Мне казалось, что только необычная ловкость
какого-то безвестного, но опытного водителя спасла нас от гибели в
раскаленном солнечном горне.
Первые четыре или пять кварталов по Мэдисон-авеню на север мы
проехали под обычный обмен фразами, вроде: "Я вас не очень стесняю?", или:
"Никогда в жизни не видала такой жары!" Дама, никогда в жизни не видавшая
такой жары, оказалась, как я подслушал, еще стоя у обочины, невестиной
подружкой. Это была мощная особа, лет двадцати четырех или пяти, в розовом
шелковом платье, с венком искусственных незабудок на голове. В ней явно
чувствовалось нечто атлетическое, словно год или два назад она сдала
экзамен в колледже на инструктора по физическому воспитанию. Даже букет
гардений, лежавший у нее на коленях, походил на опавший волейбольный мяч.
Она сидела сзади, зажатая между своим мужем и крошечным старичком во фраке
и цилиндре, с незажженной гаванской сигаретой светлого табака в руке.
Миссис Силсберн и я, непорочно касаясь друг друга коленями, занимали
откидные места. Дважды без всякого предлога, просто из чистого восхищения
я оглядывался на крошечного старичка. В ту первую минуту, когда я только
начал загружать машину и открыл перед ним дверцу, у меня мелькнуло желание
подхватить его на руки и осторожно всадить через открытое окошко. Он был
такой маленький, ростом никак не больше четырех фунтов и девяти-десяти
дюймов, и, однако, не казался ни карликом, ни лилипутом. В машине он сидел
прямо и весьма сурово глядел вперед. Обернувшись во второй раз, я заметил,
что у него на лацкане фрака было пятно, очень похожее на застарелые следы
жирного соуса. Заметил я также, что его цилиндр не доходил до крыши машины
дюйма на четыре, а то и на все пят ь... Однако в первые минуты нашей
поездки меня больше всего интересовало состояние собственного моего
здоровься. Кроме плеврита и шишки на голове, меня донимало
пессимистическое предчувствие начинающейся ангины. Тайком я пытался
завести язык как можно дальше и обследовать подозрительные места в глотке.
Помню, что я сидел, уставившись прямо в затылок водителя, который
представлял собой рельефную карту шрамов от залеченных фурункулов, как
вдруг моя соседка по откидной скамеечке спросила меня:
- А как поживает ваша милая мамочка? Ведь вы Дикки Бриганза, да?
Язык у меня в эту минуту был занят обследованием мягкого неба и
завернут далеко назад. Я его развернул, проглотил слюну и посмотрел на
соседку. Ей было лет под пятьдесят, одета она была модно и элегантно. На
лице толстым блином лежал густой грим.
Я ответил, что - нет, я не он.
Она, слегка прищурившись, посмотрела на меня и сказала, что я как две
капли воды похож на сына Селии Бриганза. Особенно рот. Я попытался
выражением лица показать что людям, мол свойственно ошибаться. И снова
уставился в затылок водителю. В машине наступило молчание. Для
разнообразия я посмотрел в окно.
- Вам нравится служить в армии? - спросила миссис Силсберн мимоходом,
лишь бы что-то сказать.
Но именно в эту минуту на меня напал кашель. Когда приступ прошел, я
обернулся к ней и со всей доступной мне бодростью сказал, что у меня в
армии много товарищей. Ужасно трудно было поворачиваться к ней, - очень
давил на диафрагму липкий пластырь.
Она закивала.
- Я считаю, что вы все просто чудо! - сказала она несколько
двусмысленно. - Скажите, а вы друг невесты или жениха? - вдруг в упор
спросила она.
- Видите ли, я не то чтобы друг...
- Лучше м о л ч и т е , если вы друг жениха! - прервал меня голос
невестиной подружки за спиной. - Ох,попадись он мне в руки хоть на две
минуты. Всего на две минутки - больше мне не потребуется!
Миссис Силсберн обернулась круто, в полный оборот, чтобы улыбнуться
говорившей. И снова - полный поворот на месте. Мы с ней крутнулись почти
одновременно. Поворот был мгновенный. И улыбка, которой она одарила
невестину подружку, была чудом эквилибристики. В живости этой улыбки
выражалась симпатия ко всему молодому поколению во всем мире и особенно к
данной представительнице этой молодежи - такой смелой, такой откровенной,
- впрочем, она еще мало с ней знакома.
- Кровожадное существо! - сказал со смешком мужской голос.
Миссис Силсберн и я опять обернулись. Заговорил муж невестиной
подружки. Он сидел прямо за моей спиной слева от жены. Мы с ним обменялись
беглым недружелюбным взглядом, каким в тот недоброй памяти в 1942 год
могли обменяться только офицер с простым солдатом. На нем, старшем
лейтенанте службы связи, была очень забавная фуражка летчика
военно-воздушных сил - с огромным козырьком и тульей, из которой была
вынута проволока, что обычно придавало владельцу фуражки какой-то,
очевидно заранее задуманный, беззаветно-храбрый вид. Но в данном случае
фуражка своей роли никак не выполняла. Она главным образом работала на то,
чтобы мой собственный, положенный по форме и несколько великоватый для
меня головной убор выглядел как шутовской колпак, впопыхах вытащенный
кем-то из мусоропровода.
Вид у лейтенанта был болезненный и загнанный. Он ужасно потел -
откуда только бралось столько влаги на лбу, на верхней губе, даже на
кончике носа, - говорят, в таких случаях и надо принимать солевые
таблетки.
- Женат на самом кровожадном существе во всем штате! - сказал он
миссис Силсберн с мягким смешком, явно рассчитанным на публику. Из
автоматического почтения к его чину я тоже чуть было не издал что-то вроде
смешка - и этот коротенький, бессмысленный смешок чужака и младшего чина
ясно показал бы. что и я на стороне лейтенанта и всех пассажиров такси и
вообще я не против, а за.
- Нет, я не шучу! - сказала невестина подружка. - На две минутки,
братцы, мне бы на две минутки! Ох, я бы собственными своими ручками...
- Ладно, ладно, не шуми, не волнуйся! - сказал ее муж, очевидно
обладавший неиссякаемым запасом семейного долготерпения. - Не волнуйся -
дольше проживешь.
Миссис Силсберн снова обернулась назад и одарила невестину подружку
почти ангельской улыбкой.
- А кто-нибудь видел его родных на свадьбе? - спросила она мягко и
вполне воспитанно, подчеркивая личное местоимение.
В ответе невестиной подружки была взрывчатая сила.
- Нет! Они все не то западном побережье, не то еще где-то. Да, хотела
бы я на них посмотреть!
Ее муж опять засмеялся.
- А что бы ты сделала, милуша? - спросил он и беззастенчиво подмигнул
мне.
- Не знаю, но что-нибудь я бы о б я з а т е л ь н о сделала, -
сказала она. Лейтенант засмеялся громче. - Обязательно! - настойчиво
повторила она. - Я бы им все сказала! И вообще, боже мой! - Она говорила
со все возрастающим апломбом, словно решив, что не только ее муж, но все
остальные слушатели восхищаются ее прямотой, ее несколько вызывающим
чувством справедливости, пусть даже в нем есть что-то детское, наивное. -
Не знаю, что я им сказала бы. Наверно, несла бы всякую чепуху. Но господи
ты боже! Честное слово не могут видеть, как людям спускают форменные п р е
с т у п л е н и я! У меня кровь кипит!
Она подавила благородное волнение ровно настолько, чтобы миссис
Силсберн успела поддержать ее взглядом, выражающим нарочито подчеркнутое
сочувствие. Мы с миссис Силсберн уже окончательно и сверхобщительно
обернулись назад. - Да, вот именно, преступление! - продолжала невестина
подружка. - Нельзя с ходу врезаться в жизнь, ранить людей, так , походя,
оскорблять их лучшие чувства.
- К сожалению, я мало что знаю про этого молодого человека, - мягко
сказала миссис Силсберн. - Я не видела его никогда. Только услышала, что
Мюриель обручена...
- Н и к т о его не видел, - резко бросила невестина подружка. - Даже
я и то с ним незнакома. Два раза мы репетировали свадебную церемонию, и
каждый раз бедному папе Мюриель приходилось заменять его только из-за
того, что его идиотский самолет не мог вылететь. А во вторник он должен
был вечером прилететь сюда на каком-то идиотском военном самолете, но в
каком-то идиотском месте, не тов в Аризоне, не то в Колорадо, случилось
какое-то идиотство, снег пошел, что ли, и он прилетел только вчера в ч а с
н о ч и! И в такой час он как сумасшедший вызывает Мюриель по телефону
откуда-то с Лонг-Айленда и просит встретиться с ним в холле какой-то
жуткой гостиницы - ему, видите ли, надо с ней п о г о в ор и т ь. -
Невестина подружка красноречиво передернула плечами. - Но вы же знаете
Мюриель, с таким ангелом каждый встречный-поперечный может выкомаривать
что ему вздумается. Меня это просто бесит. Таких, как она, всегда обижаю
т... И представьте, она одевается, мчится в такси и сидит в каком-то
жутком холле, разговаривает до п о л о в и н ы п я т о г о утра! -
Невестина подружка выпустила из рук букет и сжала оба кулака на коленях: -
Ох, я просто взбесилась!
- А в какой гостинице? - спросил я ее. - Вы не знаете в какой?
Я старался говорить небрежно, как будто трест гостиниц принадлежит,
скажем, моему отцу и я с понятным сыновним интересом хочу узнать, где же
останавливаются в Нью-Йорке приезжие. Но, в сущности, мой вопрос ничего не
значил. Я просто думал вслух. Мне показался любопытным самый факт, что
брат просил свою невесту приехать к нему в какую-то гостиницу, а не в свою
пустую квартиру. Правда, с моральной стороны такое приглашение было вполне
в его характере, но все-таки мне было любопытно.
- Не знаю, в какой гостинице, - раздраженно сказала невестина
подружка. - В какой-то гостинице - и все. - - Она вдруг пристально
посмотрела на меня: - А вам-то зачем? Вы его приятель, что ли?
В ее взгляде была явная угроза. Казалось, в ней одной воплотилась
целая толпа женщин и в другое время при случае она сидела бы с вязаньем у
самой гильотины. А я всю жизнь больше всего боялся толпы.
- Мы с ним выросли вместе, - сказал я еле внятно.
- Смотри, какой счастливчик!
- Ну, ну, не надо! - сказал ее муж.
- Ах, виновата! - сказала невестина подружка, обращаясь к нему, хотя
относилось это ко всем нам. - Но вы не видели, как эта бедная девочка
битых два часа плакала, не осушая глаз. Ничего смешного тут нет - не
думайте, пожалуйста! Слыхали мы про струсивших женихов. Но не в последнюю
же минуту! Понимаете, так не поступают, не ставят в неловкое положение
целое общество, нельзя порядочных людей доводить чуть ли не до припадка и
доводить чуть ли не до припадка и сводить девочку с ума. Если он
передумал, почему он ей не написал, почему не порвал с ней, как
джентльмен, скажите ради бога? Заранее, пока не заварил всю эту кашу!
- Ну ладно, успокойся, успокойся! - сказал ее муж. Он все еще
посмеивался но смех звучал довольно натянуто.
- Нет, я серьезно! Почему он не мог ей написать и все объяснить как м
у ж ч и н а, предупредить эту трагедию, и все такое? - Она метнула в меня
взглядом. - Кстати, вы случайно не знаете, где он? - спросила она с
металлом в голосе. - Если вы друзья д е т с т в а, вы бы должны...
- Да я всего два часа как приехал в Нью-Йорк, - сказал я робко.
Теперь не только невестина подружка, но и ее муж, и миссис Силсберн
уставились на меня. - Я даже до телефона не успел добраться.
Помню, что именно в эту минуту на меня напал приступ кашля. Кашель
был вполне непритворный, но должен сознаться, что я не приложил никаких
усилий, чтобы его унять или ослабить.
- Вы лечились от кашля, солдат? - спросил лейтенант, когда я перестал
кашлять.
Но тут у меня снова начался кашель и, как ни странно, опять без
всякого притворства. Я все еще сидел в пол - или в четверть оборота к
задней скамье, но старался отвернуться так, чтобы кашлять по всем правилам
приличия и гигиены.

* * *

Может быть, я нарушу порядок повествования, но мне кажется, что тут
надо сделать небольшое отступление, чтобы ответить на некоторые
заковыристые вопросы. И первый из них: почему я не вышел из машины? Кроме
всяких побочных соображений, я точно знал, что машина везет всю компанию
на квартиру к родителям невесты. И если бы я даже мог получить какие-то
ценные сведения через убитую горем невенчанную невесту или через ее
обеспокоенных (и наверняка разгневанных) родителей, ничто не могло бы
загладить неловкость моего появления в их квартире. Почему же я сиднем
сидел в машине? Почему не выскочил, скажем, тогда , когда машина
останавливалась перед светофором? И наконец, самое непонятное: почему я
вообще сел в эту машину?...
Возможно, что найдется с десяток ответов на все эти вопросы, и все
они хотя бы в общих чертах будут вполне удовлетворительны. Но мне кажется,
что можно ответить на все сразу, напомнив, что шел 1942 год, что мне было
двадцать три года и я только что был призван в армию только что обучен
стадному чувству необходимости держаться скопом, и, что важнее всего, мне
было очень одиноко. А в таких случаях, как я понимаю, человек просто
прыгает в машину к другим людям и уже оттуда не вылезает.
Но, возвращаясь к изложению событий, я вспоминаю, что в то время, как
все трое - невестина подружка, ее супруг и миссис Силсберн - не отрываясь
смотрели, как я кашляю, я сам поглядывал назад, на маленького старичка. Он
по-прежнему сидел, уставившись вперед. С чувством какой-то благодарности я
заметил, что его ножки не доходят до полу. Мне они показались старыми
добрыми друзьями.
- А чем этот человек вообще занимается? - спросила меня невестина
подружка, когда окончился приступ кашля.
- Вы про Симора? - сказал я. Сначала по ее тону мне померещилось, что
она подозревает его в чем-то особенно подлом. Но вдруг - чисто интуитивно
- я сообразил, что, может быть, она втайне собрала самые разнообразные
биографические данные о Симоре, то есть все те мелкие, к сожалению весьма
драматические, факты, дающие, по моему мнению, в самой своей основе ложное
представление о нем. Например, что он лет шесть, еще мальчишкой, был
знаменитым по всей стране радиогероем. Или, с другой стороны, что он
поступил в Колумбийский университет, едва только ему исполнилось
пятнадцать лет.
- Вот именно, про Симора, - сказала невестина подружка. - Чем он
занимался до военной службы?
И снова во мне искоркой вспыхнуло интуитивное ощущение, что она знала
про него куда больше, чем по каким-то причинам считала нужным открыть. По
всей вероятности, ей, например, отлично было известно, что до призыва
Симор преподавал английский язык, что он был преподавателем, да,
преподавателем колледжа. И в какой-то момент, взглянув не нее, я испытал
неприятное ощущение: а может быть, ей даже известно, что я брат Симора. Но
думать об этом не стоило. И я только взглянул на нее исподлобья и сказал:
- Он был мозольным оператором. - И тут же, резко отвернувшись, стал
смотреть в окошко. Машина стояла уже несколько минут, но я только сейчас
услышал воинственный грохот барабанов, который доносился издали, со
стороны Лексингтонской или Третьей авеню.
- Парад! - сказала миссис Силсберн. Она тоже обернулась.
Мы оказались в районе Восьмидесятых улиц. Посреди Мэдисон-авеню стоял
полисмен и задерживал все движение и на север, и на юг. Насколько я мог
понять, он его просто останавливал, не направляя ни на восток, ни на
запад. Три или четыре машины и один автобус ждали, пока их пропустят на
юг, но наша машина была единственной направлявшейся в северную часть
города. На ближнем углу и на видимой мне из машины боковой улице, ведущей
к Пятой авеню, люди столпились на тротуаре и у обочины, очевидно выжидая,
пока отряд солдат, или сестер милосердия, или бойскаутов, или еще кого
двинется со сборного пункта на Лексингтонавеню и промарширует мимо них.
- О боже! Этого еще не хватало! - сказала невестина подружка.
Я обернулся, и мы чуть не стукнулись лбами. Она наклонилась вперед,
почти что втиснувшись между мной и миссис Силсберн. То с выражением
сочувственного огорчения тоже повернулась к ней.
- Мы тут можем проторчать целый месяц! - сказала невестина подружка,
вытягивая шею, чтобы поглядеть в ветровое стекло. - А мне надо быть там с
е й ч а с. Я сказала Мюриель и ее маме, что приеду в одной из первых
машин, буду у них через пять минут. О боже! Неужели ничего нельзя сделать?
- И мне надо быть там поскорее! - торопливо сказала миссис Силсберн.
- Да, но я ей о б е щ а л а. В квартиру набьются всякие сумасшедшие
дяди и тетки, всякий посторонний народ, и я ей обещала, что стану на
страже, выставлю десять штыков, чтобы дать ей хоть немножко побыть одной,
немного... - Она перебила себя: - О боже! Какой ужас!
Миссис Силсберн натянуто засмеялась.
- Боюсь, что я одна из этих сумасшедших теток, - сказала она. Она
явно обиделась.
Невестина подружка покосилась на нее.
- Ах, простите! Я не про вас, - сказала она. Я только хотела
откинулась на спинку заднего сиденья. - Я только хотела сказать, что у них
квартирка такая тесная, и, если туда начнут переть все кому не лень, -
сами понимаете!
Миссис Силсберн промолчала, а я не смотрел на нее и не мог судить,
насколько серьезно ее обидело замечание невестиной подружки. Помню только,
что на меня произвел какое-то особое впечатление тон, с каким невестина
подружка извинилась за свою неловкую фразу про "сумасшедших дядей и
теток". Извинилась она искренне, но без всякого смущения, больше того, без
всякой униженности, и у меня внезапно мелькнуло чувство, что несмотря на
показную строптивость и наигранный задор, в ней действительно было что-то
прямое, как штык, что-то почти вызывавшее восхищение.(Скажу сразу и с
полной откровенностью, что мое мнение в данном случае малого стоит.
Слишком часто меня неумеренно влечет к людям, которые не рассыпаются в
извинениях.) Но вся суть в том, что в эту минуту во мне впервые
зашевелилось некоторое предубеждение против жениха, правда, самое
чуточное, едва заметный зародыш порицания за его необъяснимое
злонамеренное отсутствие.
- Ну-ка, попробуем что-нибудь сделать, - сказал муж невестиной
подружки. Это был голос человека, сохраняющего спокойствие и под огнем
неприятеля. Я почувствовал, как он собирается с силами у меня за спиной, и
вдруг его голова просунулась в довольно ограниченное пространство между
мной и миссис Силсберн. - Водитель! - сказал он властным голосом и умолк в
ожидании ответа. Водитель не замедлил откликнуться, после чего голос
лейтенанта стал куда покладистей и демократичнее: - Как по-вашему, долго
нас тут будут задерживать?
Водитель обернулся.
- А кто его знает, Мак, - сказал он и снова стал смотреть вперед. Он
был весь поглощен тем, что происходило на перекрестке. За минуту до того
какой-то мальчуган с наполовину опавшим красным воздушным шариком выскочил
в запретную зону, очищенную от прохожих. Его только что поймал отец и
потащил по тротуару, ткнув его раза два в спину кулаком. Толпа в
справедливом негодовании встретила это поступок криками.
- Вы видели, как этот человек обращается с р е б е н к о м? -
спросила миссис Силсберн, взывая ко всем. Никто ей не ответил.
- Может быть, спросить полисмена, сколько нас тут продержат? - сказал
водителю лейтенант. Он все еще сидел, наклонясь далеко вперед. Очевидно,
его не удовлетворил лаконический ответ водителя на его первый вопрос: -
Видите ли, мы все несколько торопимся. Не могли бы вы спросить у него
надолго ли нас тут задержат?
Не оборачиваясь, водитель дерзко передернул плечами. Но все же он
выключил зажигание и вышел из машины, грохнув тяжелой дверцей лимузина. Он
был неряшлив, хамоват с виду, в неполной шоферской форме: в черном
костюме, но без фуражки.
Медленно и весьма независимо, чтобы не сказать - нахально, он прошел
несколько шагов до перекрестка, где дежурный полисмен управлял движением.
Они стали переговариваться бесконечно долго. Я услыхал, как невестина
подружка застонала позади меня. И вдруг оба, полисмен с шофером,
разразились громовым хохотом. Можно было подумать, что они ни о чем не
беседовали, а просто накоротке обменивались непристойными шутками. Потом
наш водитель, все еще смеясь про себя, дружески помахал полисмену рукой и
очень медленно пошел к машине. Он сел, грохнув дверцей, вытащил сигарету
из пачки, лежавшей на полочке над распределительным щитком, засунул
сигарету за ухо и потом, только потом обернулся к нам и доложил.
- Он сам не знает, - сказал он. - Надо ждать, пока пройдет парад. -
Он мельком оглядел всех нас: - Тогда можно и ехать. - Он отвернулся,
вытащил сигарету из-за уха и закурил.
С задней скамьи послышался горестный вздох . это невестина подружка
таким образом выразила обиду и разочарование. Наступила полная тишина.
Впервые за последние несколько минут я взглянул на маленького старичка с
незажженной сигарой. Задержка в пути явно не трогала его. Очевидно, он
установил для себя твердые нормы поведения на заднем сиденье машины - все
равно какой: стоящей, движущейся, а может быть, даже - кто его знает? -
летящей с моста в реку. Все было чрезвычайно просто. Надо только сесть
очень прямо, сохраняя расстояние от верхушки цилиндра до потолка примерно
в четыре-пять дюймов, и сурово смотреть вперед, на ветровое стекло. И если
Смерть - а она, по всей вероятности, все время сидела впереди, на капоте,
- так вот, если Смерть каким-то чудом проникнет сквозь стекло и придет за
тобой, то ты встаешь и пойдешь за ней сурово, но спокойно. Не исключалось,
что можно будет взять с собой сигару, если это светлая гавана.
- Что же мы будем делать? Просто с и д е т ь тут, и все? - спросила
невестина подружка. - Я умираю от жары.
Миссис Силсберн и я обернулись как раз вовремя, чтобы поймать ее
взгляд, брошенный мужу впервые за все время, что они сидели в машине. -
Неужели ты не можешь хоть чуть-чуть подвинуться? - сказала она ему. - Я
просто задыхаюсь, так меня сдавили.
Лейтенант засмеялся и выразительно развел руками.
- Да я уже сижу чуть ли не на крыле, Заинька! - сказал он.
Она перевела взгляд, полный негодования и любопытства, на другого
соседа: тот, словно ему хотелось хотя бы немного поднять мое настроение,
занимал гораздо больше места, чем ему требовалось. Между его правым бедром
и низом подлокотника было добрых два дюйма. Невестина подружка,
несомненно, видела это, но, несмотря на весь металл в голосе, она все же
никак не могла решиться попрекнуть этого устрашающего своим видом
маленького человечка. Она опять повернулась к мужу.
- Ты можешь достать сигареты? - раздраженно спросила она. - Мне до
моих никак не добраться, до того меня сдавили.
При слове "сдавили" она повернула голову и метнула беглый, но
чрезвычайно красноречивый взгляд на маленького виновника преступления,
захватившего пространство, которое по праву должно было принадлежать ей.
Но тот оставался в высшей степени неуязвимым. Подружка невесты посмотрела
на миссис Силсберн, в свою очередь, выразила на лице полное понимание и
сочувствие. Тем временем лейтенант перенес всю тяжесть тела на левую,
ближайшую к окну ягодицу и вытащил из правого кармана парадных форменных
брюк пачку сигарет и картоночку спичек. Его жена взяла сигарету, и он тут
же дал ей прикурить. Миссис Силсберн и я смотрели, как зажглась спичка
словно зачарованные каким-то необычным явлением.
- О, простите! - сказал лейтенант и протянул пачку миссис Силсберн.
- Очень вам благодарна, но я не курю! - торопливо проговорила миссис
Силсберн почти с сожалением.
- А вы, солдат? - И лейтенант после едва заметного колебания протянул
пачку и мне. Скажу откровенно, что хотя мне и понравилось, как он заставил
себя предложить сигарету и как в нем простая вежливость победила кастовые
предрассудки, но все-таки сигарету я не взял.
- Можно взглянуть на ваши спички? - спросила миссис Силсберн
необыкновенно нежным, почти как у маленькой девочки, голоском.
- Эти? - сказал лейтенант. Он с готовность переда картонку со
спичками миссис Силсберн.
Миссис Силсберн стала рассматривать спички, и я тоже посмотрела на
них с выражением интереса. На откидной крышке золотыми буквами по красному
фону были напечатаны слова: "Эти спички украдены из дома Боба и Эди
Бервик".
- Преле-е-стно! - протянула миссис Силсберн, качая головой. - Нет,
правда, п р е л е с т н о!
Я попытался выражением лица показать, будто не могу прочесть надпись
без очков, и бесстрастно прищурился. Миссис Силсберн явно не хотелось
возвращать спички их хозяину. Когда она их отдала и лейтенант спрятал их в
нагрудный карман, она сказала:
- По-моему, я такого никогда не видела. - И, сделав почти полный
оборот на своем откидном сиденье, она с нежностью стала разглядывать
нагрудный карман лейтенанта.
- В прошлом году мы заказали их целую кучу! - сказал лейтенант. - Вы
не поверите, как это экономит спички.
Но тут жена посмотрела - вернее, надвинулась на него.
- Мы не для того их заказывали! - сказала она и, бросив на миссис
Силсберн взгляд, говорящий "Ох, уж эти мне мужчины!", добавила: - Не знаю,
мне просто показалось, что это занятно. Пошло, но все-таки занятно. Сама
не знаю...
- Нет, это прелестно. По-моему, я нигде...
- В сущности, это и не оригинально. Теперь все так делают. Кстати,
эту мысль мне подали родитель Мюриель, ее мама с папой. У них в доме
всегда такие спички. - Она глубоко затянулось сигаретой и, продолжая
говорить, выпускала маленькие, как будто односложные клубочки дыма: -
Слушайте, они потрясающие люди! Оттого меня просто у б и в а е т вся эта
история. Почему такие вещи не случаются со всякой швалью, нет, непременно
попадаются п о р я д о ч н ы е люди! Вот чего я не могу понять! - И она
посмотрела на миссис Силсберн , словно ожидая разъяснения.
Улыбка миссис Силсберн была одновременно загадочной, светской и
печальной, насколько я помню, это была улыбка как бы некой Джоконды
Откидного Сиденья.
- Да, я и сама часто думала... - вполголоса произнесла она. И потом
несколько двусмысленно добавила: - Ведь мать Мюриель - младшая сестрица
моего покойного мужа.
- А-а! - с интересом сказала невестина подружка. - Значит, вы все
сами знаете! - И, протянув неестественно длинную левую руку через своего
мужа, она стряхнула пепел сигареты в пепельницу у дверцы. - Честное слово,
таких по-настоящему б л е с т я щ и х людей я за всю свою жизнь почти не
встречала. Понимаете, она читала в с е на с в е т е! Бог мой, да если бы я
могла прочесть хоть десятую часть того, что эта женщина прочла забыла, это
было бы для меня счастье! Понимаете, она п р е п о д а в а л а, она и в
газете работала, она с а м а шьет себе платья, она все хозяйство ведет
сама! Готовит она как бог! Нет, честно скажу, по-моему, она просто чудо
черт возьми!
- А она одобряла этот брак? - перебила миссис Силсберн. - Понимаете,
я спрашиваю только потому, что я несколько месяцев пробыла в Детройте Моя
золовка внезапно скончалась, и я...
- Она слишком хорошо воспитана чтобы вмешиваться, - сухо объяснила
невестина подружка. - Поймите меня, она слишком - ну, как бы это сказать?
- деликатна, что ли. - Она немного помолчала. - В сущности, только сегодня
утром я впервые услышала, как она возмутилась по этому поводу. Да и то
лишь потому, что очень расстроилась из-за бедняжки Мюриель.
Она снова протянула руку и стряхнула пепел с сигареты.
- А что она говорила сегодня утром? - с жадностью спросила миссис
Силсберн.
Невестина подружка, казалось, что-то припоминала.
- Да в общем ничего особенного, - сказала она, - я хочу сказать .
ничего злого или по-настоящему обидного словом, ничего такого! Она только
сказала, что, по ее мнению, этот Симор - потенциальный гомосексуалист и
что он, в сущности, испытывает страх перед браком. Понимаете, в ее словах
не было никакой злобы или еще чего-нибудь. Она просто высказалась, вы
понимаете, мудро. Понимаете, она сама проходит курс психоанализа вот уже
много-много лет подряд. - Невестина подружка взглянула на миссис Силсберн:
. Никакого секрета тут нет. Я знаю, что миссис Феддер сама рассказала бы
вам, так что я ничьих секретов не выдаю!
- Знаю, знаю, - торопливо сказала миссис Силсберн. - Она ни за что на
свете...
- Понимаете, - продолжала невестина подружка, - не тот она человек,
чтобы говорить такие вещи наобум она знает что говорит. И никогда, н и к о
г д а она не сказала бы ничего подобного, если бы бедняжка Мюриель не была
в таком состоянии: просто как убитая, понимаете. - Она мрачно тряхнула
головой. - Бог мой, вы бы видели эту несчастную крошку!
Несомненно, надо бы мне тут прервать рассказ и описать как я мысленно
отреагировал на основные высказывания невестиной подружки. Но, пожалуй,
лучше пока что об это промолчать, и, надеюсь, читатель на меня не
обидится.
- А что она еще говорила? - спросила миссис Силсберн. - Что говорила
Рэа? Она еще что-нибудь сказала?
Я не смотрел на нее - я не сводил глаз с невестиной подружки, но мне
вдруг на миг показалось, что миссис Силсберн готова всей тяжестью
навалиться на нее.
- Да нет. Пожалуй, нет. Почти ничего. - Невестина подружка раздумчиво
покачала головой. - Понимаете, как я уже говорила, она в о о б щ е ничего
бы не сказала,особенно при таком количестве людей, если бы бедняжка
Мюриель не была бы так безумно расстроена... - Она снова стряхнула пепел с
сигаретки. - Она только добавила, что этот Симор, безусловно, шизоидный
тип и что если правильно воспринимать события, то для Мюриель даже лучше
что все так обернулось. Конечно мне это вполне понятно, но не уверена, что
Мюриель тоже так понимает. Он до такой степени ее о х м у р и л, что она
не понимает, на каком она свете. Вот почему это меня так...
Но тут ее прервали. Прервал я. Насколько помню, голос у меня дрожал -
так со мной бывает всегда, когда я серьезно расстроен.
- Что же привело миссис Феддер к выводу, что Симор - потенциальный
гомосексуалист и шизоидный тип?
Все взгляды, нет, все прожекторы - взгляд невестиной подружки, взгляд
миссис Силсберн, даже взгляд лейтенанта - сразу скрестились на мне.
- Что? - спросила невестина подружка резко, пожалуй даже враждебно. И
снова у меня мелькнуло неопределенное смутное чувство: она знает, что я
брат Симора.
- Почему миссис Феддер думает, что Симор - потенциальный
гомосексуалист и шизоидный тип?
Невестина подружка уставилась на меня, потом выразительно фыркнула.
Она обернулась и воззвала к миссис Силсберн с подчеркнутой иронией:
- Как по-вашему, может нормальный человек выкинуть такую штуку, как
он сегодня? - Она подняла брови и подождала ответа. - Как по-вашему? -
переспросила она тихо-тихо. - Только честно. Я вас спрашиваю. Пусть этот
джентльмен слышит.
Ответ миссис Силсберн был сама деликатность, сама честность.
- По-моему, нет конечно! - сказала она.
Меня охватило внезапное безудержное желание выскочить з машины и
броситься бегом, со всех ног куда попало. Но, насколько я помню я все еще
не двинулся с места, когда невестина подружка снова обратилась ко мне.
- Послушайте, сказала она тем деланно терпеливым тоном, каким
учительница говорила бы с ребенком не только умственно отсталым, но и
вечно сопливым. - Не знаю, насколько вы разбираетесь в людях. Но какой
человек в здравом уме накануне того дня, когда он собирается жениться, всю
ночь не дает покоя своей невесте и без конца плетет какую-то чушь, что он,
мол, слишком с ч а с т л и в и потому венчаться не может и что ей придется
о т л о ж и т ь свадьбу пока он не у с п о к о и т с я, не то он никак не
сможет явиться. А когда невеста ему объясняет, как р е б е н к у, что все
уже договорено и устроено давным-давно, что ее отец пошел на н е в е р о я
т н ы е расходы и хлопоты, чтобы устроить прием и все что полагается, что
ее родственники и друзья съедутся со всех концов с т р а н ы, он после
этих объяснений заявляет ей, что страшно огорчен, но, пока он так безумно
с ч а с т л и в, свадьба состояться не может, ему надо успокоиться -
словом, какой-то идиотизм! Вы сами подумайте, если только у вас голова
работает. Похоже это на н о р м а л ь н о г о ч е л о в е к а? Похоже это
на человека в с в о е м у м е? - В ее голосе уже появились визгливые
нотки. - Или так поступает человек, которого надо бы засадить за решетку?
- Она строго уставилась на меня, а когда я промолчал и не стал ни
защищаться, ни сдаваться, она тяжело откинулась на спинку сиденья и
сказала мужу: -Дай -ка мне еще сигаретку, пожалуйста. А то я сейчас
обожгусь. - Она передала ему обгоревший окурок, и он потушил его. Потом
вынул пачку.
- Нет, ты сам раскури, - сказала она, - у меня сил не хватает.
Миссис Силсберн откашлялась:
- По-моему, это просто неожиданное счастье, что все вышло так...
- Нет, я вас спрашиваю, - со свежими силами обратилась к ней
невестина подружка, беря из рук мужа зажженную сигарету. - Разве так,
по-вашему, поступает нормальный человек, нормальный м у ж ч и н а? Или это
поступки человека совершенно н е в з р о с л о г о, а может быть, и буйно
помешанного, форменного психопата?
- Господи, я даже не знаю, что сказать. По-моему, им просто повезло,
что все так...
Вдруг невестина подружка резко выпрямилась и выпустила дым из
ноздрей.
- Ну ладно, не в этом дело, замолчите на минуту, мне не до того, -
сказала она. Обращалась она к миссис Силсберн, но на самом деле ее слова
относились ко мне, так сказать, через посредника: - Вы когда-нибудь
видели... в кино? - спросила она.
Она назвала театральный псевдоним уже и тогда известной, а теперь, в
1955 году, очень знаменитой киноактрисы.
- Да, - быстро и оживленно сказала миссис Силсберн и выжидательно
замолчала.
Невестина подружка кивнула.
- Хорошо, - сказала она, - а вы когда-нибудь случайно не замечали,
что улыбается она чуть-чуть криво? Вроде как бы только одним углом рта?
Это очень заметно, если внимательно...
- Да, да, замечала, - сказала миссис Силсберн.
Невестина подружка затянулась сигаретой и взглянула - совсем мельком
- в мою сторону.
- Так вот, оказывается, это у нее что-то вроде частичного п а р а л и
ч а, - сказала она, выпуская клубочки дыма при каждом слове. - А знаете
отчего? Этот ваш н о р м а л ь н ы й Симор, говорят, ударил ее, и ей
наложили девять швов на лицо. - Она опять протянула руку (возможно, ввиду
отсутствия более удачных режиссерских указаний) и стряхнула пепел с
сигареты.
- Разрешите спросить, где вы это слыхали? - сказал я. Губы у меня
тряслись как два дурака.
- Разрешаю,. сказала она, глядя не на меня, а на миссис Силсберн. -
Мать Мюриель случайно упомянула об этом часа два назад, когда Мюриель чуть
глаза не выплакало. - Она взглянула на меня. - Вас это удовлетворяет? - И
она вдруг переложила букет гардений из правой руки в левую. Это было
единственное проявление нервозности, какое я за ней заметил. - Кстати, для
вашего сведения, - сказала она, глядя на меня, - знаете, кто вы, по-моему,
такой? По-моему, вы б р а т этого самого Симора. - Она сделала коротенькую
паузу, а когда я промолчал, добавила: - Вы даже п о х о ж и на него, если
судить по его дурацкой фотографии, и я знаю что его брат должен был
приехать на свадьбу. Кто-то, кажется его сестра, сказал об этом Мюриель. -
Она не спускала с меня глаз. - Вы брат? - резко спросила она.
Голос у меня, наверно, сорвался, когда я отвечал.
- Да, - сказал я. Лицо у меня горело. Но в каком-то смысле я
чувствовал себя куда больше самим собой, чем днем, с том состоянии
обалдения, в каком я сошел с поезда.
- Так я и знала, - сказала невестина подружка. - Не такая уж я дура,
уверяю вас. Как только вы сели в машину, я сразу поняла, кто вы. - Она
обернулась к мужу. - Разве я не сказала, что он его брат в ту самую
минуту, как он сел в машину? Не сказала?
Лейтенант уселся поудобнее.
- Да, ты сказала, что он должно быть... да, да, сказала, - проговорил
он.. Да, ты сказала.
Даже не глядя на миссис Силсберн, можно было понять, как внимательно
она следит за ходом событий. Я мельком взглянул мимо нее, назад, на пятого
пассажира, маленького старичка, проверяя остается ли он все таким же
безучастным. Нет, ничего не изменилось. Редко безучастность человека
доставляла мне такое удовольствие.
Но тут невестина подружка снова взялась за меня:
- Кстати, для вашего сведения, я знаю также, что ваш братец вовсе не
мозольный оператор. И нечего острить. Я прекрасно знаю, что он лет с т о
подряд играл роль Билли Блэка в программе "Умный ребенок".
Тут миссис Силсберн внезапно вмешалась в разговор.
- Это ведь на радио? - спросила она, и я почувствовал, что она
смотрит и на меня с новым, более глубоким интересом.
Невестина подружка ей не ответила.
- А вы кем были? - спросила она меня. - Наверно, вы - Джорджи Блэк? -
Смесь любопытства и грубой прямоты в ее голосе показалась мен не только
забавной - меня она совсем обезоруживала.
- Нет, Джорджи Блэком был мой брат Уолт, - сказал я, отвечая только
на второй ее вопрос.
Она обратилась к миссис Силсберн:
- Кажется, это с е к р е т, что ли, но этот человек и его братец
Симор выступали по радио под вымышленными именами. Семейство Блэк!
- Успокойся, детка, успокойся,. сказал лейтенант с некоторой
тревогой.
Его жена обернулась к нему.
- Нет, не успокоюсь! - сказала она, и опять вопреки рассудку где-то
во мне зашевелилось нечто похожее на восхищение - такой у нее был металл в
голосе, не важно, какой он пробы. - Братец у него, говорят, умен как
дьявол. - сказала она, - поступил в университет чуть ли не в четырнадцать
лет. Но если считать его умным после всего, что он сделал сегодня с этой
девочкой, так я - Махатма Ганди! Тут меня не собьешь! Это возмутительно -
и все!
Мне стало еще больше не по себе. Кто-то пристально изучал левую,
наименее защищенную сторону моей физиономии. Это была миссис Силсберн. Она
подалась назад, когда я сердито взглянул на нее.
- Скажите, пожалуйста, это вы были Бадди Блэк? - спросила она, и по
уважительной нотке в ее голосе мне показалось, что сейчас она протянет мне
авторучку и маленький альбом для автографов в сафьяновом переплете. От
этой мысли мне стало неловка, особенно потому, что был сорок второй год и
прошло добрых десять лет после расцвета моей весьма прибыльной карьеры.
- Я спрашиваю только потому, что мой муж ни одного единственного разу
не пропускал вашу передачу...
- А если хотите знать, - перебила ее невестина подружка, - для меня
это была самая ненавистная радиопрограмма. Я таких вундеркиндов просто
ненавижу. Если бы мой ребенок хоть раз...
Но конца этой фразы мы так и не услышали. Внезапно и решительно ее
прервал самый пронзительный, самый оглушающий, самый фальшивый трубный
войн в до мажоре, какой можно себе представить. Ручаюсь, что мы все разом
подскочили в самом буквальном смысле слова. И тут показался духовой
оркестр с барабанами, состоящий из сотни, а то и больше морских
разведчиков, начисто лишенных слуха. С почти преступной развязностью они
терзали национальный гимн "Звездное знамя". Миссис Силсберн сразу нашлась
- она заткнула уши.
Казалось, уже целую вечность длится это невыразимый грохот. Только
голос невестиной подружки смог бы его перекрыть, да, никто другой,
пожалуй, не осмелился бы. А она осмелилась, и всем показалось, что она
кричит нам что-то во весь голос бог знает откуда, изпод трибун стадиона
"Янки".
- Я больше не могу! - крикнула она. - Уйдем отсюда, поищем телефон. Я
должна позвонить Мюриель, сказать, что мы задержались, не то она там с ума
сойдет!
Миссис Силсберн и я в это время смотрели, как наступает местный
Армагеддон, но тут мы снова повернулись на наших откидных сиденьях, лицом
к нашему вождю, а может быть, и спасителю.
- На Семьдесят девятой есть кафе Шрафта, - заорала она в лицо миссис
Силсберн. - Пойдем выпьем содовой, я оттуда позвоню, там хоть вентиляция
есть.
Миссис Силсберн восторженно закивала и губами изобразила слово "да".
- И вы тоже! - крикнула мне невестина подружка.
Помнится, я с необъяснимой, неожиданной для себя готовностью крикнул
ей в ответ непривычное для меня слово:
- Чудесно!
(Мне до сих пор не ясно, почему она включила меня в список покидающих
корабль. Может быть, ею руководила естественная любовь прирожденного вождя
к порядку. Может, она чувствовала смутную, но настойчивую необходимость
высадить на берег всех без исключения. Мое непонятно быстрое согласие на
это приглашение можно объяснить куда проще. Хочется думать что это был
обыкновенный религиозный порыв. В некоторых буддийских монастырях секты
Дзен есть нерушимое и, пожалуй, единственное непреложное правило
поведения: если один монах крикнет другому: "Эй!", тот должен без
размышлений отвечать "Эй!")
Тут невестина подружка обернулась и впервые за все время заговорила с
маленьким старичком. Я буду век ему благодарен за то, что он по-прежнему
смотрел вперед, словно для него вокруг ничто ни на йоту не изменилось. И
по-прежнему он двумя пальцами держал незажженную гаванскую сигару. Оттого
ли, что он явно не замечал, какой страшный грохот издает проходящий
оркестр, оттого ли, что нам заведомо была известна непреложная истина:
всякий старик после восьмидесяти либо глух как пень, либо слышит совсем
плохо, - невестина подружка, почти касаясь губами его уха, прокричала ему,
вернее в него:
- Мы сейчас выходит из машины! Поищем телефон, может быть, выпьем
чего-нибудь. Хотите с нами?
Старичок откликнулся мгновенно и просто неподражаемо: он взглянул на
невестину подружку, потом на всех нас и расплылся в улыбке, Улыбка ничуть
не стала менее ослепительной оттого, что в ней не было не малейшего
смысла, да и оттого, что зубы у старичка были явно и откровенно вставные.
Он снова вопросительно взглянул на невестину подружку, чудом сохраняя все
ту же неугасимую улыбку. Вернее, он посмотрел на нее, как мне показалось,
с надеждой, словно ожидая, что она или кто-то из нас тут же мило передаст
ему корзину со всякими яствами.
- По-моему, душенька. от тебя не слышит! - крикнул лейтенант.
Его жена кивнула и снова поднесла губы, как мегафон, к самому уху
старичка, Громовым голосом, достойным всяких похвал, она повторила
приглашение вместе с нами выйти из машины. И снова, по всей видимости,
старичок выразил полнейшую готовность на что угодно - хоть пробежаться к
реке и немножко поплавать. Но все же создавалось впечатление, что он не
единого слова не слышал. И вдруг он подтвердил это. Озарив нас всех
широчайшей улыбкой, он поднял руку с сигарой и одним пальцем
многозначительно похлопал себя сначала по гулам, потом по уху. Жест был
такой, будто дело шло о первоклассной шутке, которой он решил с нами
поделиться.
В эту минуту миссис Силсберн чуть не подпрыгнула рядом со мной,
показывая, что она все поняла. Она схватила невестину подружку за розовый
шелковый рукав и крикнула:
- Я знаю, кто он такой! Он глух и нем! Это глухонемой дядя отца
Мюриель!
Губы невестиной подружки сложились буквой "о". Она резко повернулась
к мужу и заорала:
- Есть у тебя карандаш с бумагой?
Я тронул ее рукав и крикнул, что у меня есть. Торопясь, как будто по
неизвестной причине нам была дорога каждая секунда, я достал из
внутреннего кармана куртки маленький блокнот и огрызок чернильного
карандаша, недавно реквизированный из ящика стола в ротной канцелярии
форта Беннинг.
Преувеличенно четким почерком я написал на листке: "Парад задерживает
нас на неопределенное время. Мы хотим поискать телефон и выпить
чего-нибудь холодного. Не угодно ли с нами?" И, сложив листок, передал его
невестиной подружке. Она развернула его прочла и передала маленькому
старичку. Он тоже прочел, заулыбался, посмотрел на меня и усиленно закивал
головой. На миг я решил, что это вполне красноречивый и полный ответ, но
полный ответ, но он вдруг помахал мне рукой, и я понял, что он просит дать
ему блокнот и карандаш. Я подал блокнот, не глядя на невестину подружку,
от которой волнами шло нетерпение. Старичок очень аккуратно пристроил
блокнот и карандаш на коленях, на минуту застыл все сто той же
неослабевающей улыбкой, подняв карандаш и явно собираясь с мыслями.
Карандаш стал очень неуверенно двигаться. В конце концов появилась
аккуратная точка. Затем блокнот и карандаш были возвращены мне лично, в
собственные руки, сопровождаемые исключительно сердечным и теплым кивком.

Отредактировано McKormeg (2009-06-22 12:02:21)

0

25

Это ппц, автор мудак, креати в ГОВНО.

Как вообще ума хватило такое написать?
собственно думаю это копипаст с какого - нить вофкиТочкаКом, также как и вторая история.

Сегодня Аллексу скажу, чтобы зарегился тут, а то он что-то стороной форум этот обходит ) Его ответ этому мне самой интересно почитать )

0

26

Вот на лурке нашол. мб баян но пох. Зато жизненно.

Все начнется с непринужденного общения в локальном быдлохабе, после чего она предложит встретиться и даже приедет из своего Засранска-151 в Москву.

Всякая подмосковная шлюха, которую переебало пол-деревни, хочет уехать в Москву вместе с Вадиком, и устроить себе хорошую жизнь. А сейчас я расскажу по-порядку, что тебя ждет.

Сначала ты будешь встречать ее электричку на Казанском вокзале. Электричка будет запаздывать на несколько часов и ты проведешь это время на улице при десятиградусном морозе. Наконец, она приедет, и ты отметишь, что она одета, как самая дешевая шлюха своей деревни. Ничего не поделаешь, придется вести это создание из коровника домой, где уже приготовлен «романтический ужин», и отпаивать глинтвейном. Но шлюха не замерзла, ибо лимита умеет, как бы, инцистироваться и стойко переносить неблагоприятные условия внешней среды. Маша (назовем ее так) по приходу к тебе домой, будет играть стандартную роль скромницы, после чего, ночью изнасилует тебя своей огромной разъебанной всеми гопниками своей деревни пиздищей. Не исключено, что ты получишь какое-то неприятное венерическое заболевание и лечение будет не менее неприятным, чем секс с Машей. С утра она будет вести себя, словно вы уже расписались и потребует срочно на ней жениться, особенно после того, «что было этой ночью» (к слову, ты так и не эякулируешь, а эрекция пропадет через 15 минут по той простой причине, что навоз не располагает к сношению).

Если ты откажется это делать, то она пригрозит приездом ее ебарей, которые изнасилуют всю твою семью, а квартиру сожгут. Ты скажешь ей, что тебе надо подумать, а она, в свою очередь, даст тебе на раздумья несколько дней, в которые ты будешь водить ее по относительно дорогим ресторанам, катать на такси и устраивать экскурсии по той самой Москве, о которой она мечтала с самого рождения и о которой ей рассказывали родители. Приготовлю тебя к тому, что шлюхи из коровника не приучены к хорошим манерам, и не удивляйся, если она смачно перднет после сытного ужина в каком-нибудь «ГлавПивТорге» и скажет, что ей надо прочистить пукло в сральнике. Это только начало, мой наивный друг.

Когда твоих карманных денег не будет хватать на эти самые рестораны и поездки на такси, она скажет, что ты — нищее ничтожество, и если ты не продолжить работать по программе «такси-ресторан-экскурсия-магазин одежды», она вызовет всех своей ебарей и они, как уже было сказано, анально покарают тебя. Ты уже подумываешь над тем, чтобы обратиться в милицию, но она, будто читая твои мысли, говорит, что ее дядя — участковый в своей деревне. Ты понимаешь, что ты под колпаком, а рядом с тобой находится омерзительная шлюха, которая будет использовать тебя до последнего.

Ты начинаешь задумываться о том, что завтра приезжают родители из Турции, на отдых в которой они зарабатывали непосильным трудом, работая на 9 работах и тебе надо будет объяснять, что за два дня ты потратил 5000, которые тебе были выданы на пол-года. Более того, тебе придется объяснить, что теперь разукрашенная макака, от которой стойко воняет навозом, будет жить в твоей квартире, и тебе придется выдавать ваши отношения за «кристально чистое чувство».

Ах, да, о сексе можешь забыть, потому что ее не устраивает твой микропенис, и приготовься (а главное, приготовь родителей) к тому, что у вас дома будут часто появляться накачанные веселые парни, которые будут без лишних слов, в уличной обуви проходить в твою маленькую комнатушку, где которой висят постеры с Конатой, и трахать твою «девушку» в жопу до тех пор, пока анальное отверстие не станет в диаметре больше среднего апфельсина.

Хочу сразу предупредить, что это отродье из коровника в грош не будет ставить твоих родителей и будет заставлять их ей готовить, убирать за ней и стирать обспермленное белье. В один прекрасный момент, ты поймешь, что рядом с тобой находится животное. Животное, которое было рождено в навозе и которое сможет выжить в самых сложных ситуациях. А ты? Ты ничего не сможешь с этим поделать и будешь проклинать тот день, когда ты засунул свой девственный хуй в это огромное зияющее отверстие.

В скором времени, она скажет тебе, что беременна, и тебе придется принять отцовство и воспитывать высерка одного из гопников. Когда ребенок начнет шевелиться, она уедет в свою деревню, чтобы в навозу отложить яйца, из которых вылупятся такие же здоровенькие, краснощекие и наглые сучата, которые будут изо всех сил покорять столицу нашей необъятной родины.

Обратно она приедет, держа на руках ребенка, обернутого в одеяло, и измазанного в навозе, который, по мнению лимиты, сохраняет тепло лучше всякого термобелья. С момента, когда она переступит, you have no sleep, потому что подрастающий ребенок будет постоянно хотеть жрать, он будет жрать безостановочно, чтобы запасаться питательными веществами, поскорее вырасти и захватить столицу. Прости, забыл сказать, что это чудесный розовощекий мальчик.

У лимиты ускорено взросление, и уже через несколько месяцев он будет ходить по квартире, рвать обои твоих родителей, срать по углам и требовать «Яги», в то время, как мамаша будет умиленно улыбаться и гладить его по головке. Твои несчастные родители закроются в одной из комнат и будут тихо плакать от безысходности.

Рождение ребенка не отменяет частых визитов накачанных пареньков и анального секса. Скоро она сообщит, что опять беременна и все повторится вновь. Все деньги будут уходить на ее безвкусные наряды, которые теперь покупаются в более-менее хороших магазинах и на ее спиногрызов.

Все это будет сопровождаться постоянными скандалами, инициатором которых будет выступать твоя женушка, она будет бить твоих родителей и демонстративно звонить главарю местной банды, плача в трубку о том, как плохо ее тут содержат.

Однажды ты не выдержишь и выйдешь из дома, погуляешь по зимней Москве, посмотришь в пасмурное небо, с которого падает крупными хлопьями снег, и прыгнешь с моста прямо на проезжающую электричку. На лобовом стекле будет написано «Засранск-151 — Москва».

0

27

Сегодня Аллексу скажу, чтобы зарегился тут, а то он что-то стороной форум этот обходит ) Его ответ этому мне самой интересно почитать )

lol

0

28

Сегодня Аллексу скажу, чтобы зарегился тут, а то он что-то стороной форум этот обходит ) Его ответ этому мне самой интересно почитать )

:)

Разбаннились, кстати, или нет? Тебя вчера вроде видел на осаде, его не заметил.

0

29

Сегодня Аллексу скажу, чтобы зарегился тут, а то он что-то стороной форум этот обходит ) Его ответ этому мне самой интересно почитать )

  :ok:

0

30

билять скока букофф... =(

0


Вы здесь » RisenAngels » Для общения без границ » Моя история